будет представлена возможность вызвать
транспорты из Крыма. Конечно, такие условия для
нас были неприемлемы. Поэтому генерал
Шифнер-Маркевич, в согласии с генералами
Писаревым и Покровским, приказал немедленно
попытаться прорваться с боями в Туапсе. Начинаем
наступление через час. Мы откроем огонь по
«красно-зеленым» немедленно, чтобы их отогнать,
а нашим саперам дать возможность восстановить
путь. Приказ об открытии огня я дам тремя
гудками с паровоза. А сейчас все по местам.
Приготовиться к бою!
Выдержка из книги (над Кубанью – автор Первецев)
Свидетельствует о том что полковник
Брагин был приближенным генерала Покровского.
Гурдай подъехал к Зимнему театру. Юнкера
скрестили штыки, не пропуская в здание.
Возмущенный генерал выхватил членский билет
Краевой рады.
– Как вы смеете?
Юнкер мельком взглянул на документы.
– К сожалению, ваше превосходительство, ваши
права на сегодня недействительны, – с язвительной
вежливостью сказал он.
Из подъезда вышел веселый Брагин. Он громко
шутил, разговаривая с неизвестным Гурдаю
худощавым офицером-дроздовцем.
– А, Никита Севастьянович! – воскликнул
Брагин.
Он панибратски потряс руку генерала, делая это с
нарочитым видом великодушного одолжения.
– Послушайте, – еле сдерживая гнев, сказал
Гурдай, – меня не пропускают.
– Куда?
– В раду.
– Зачем вам сюда? – Брагин приподнял плечи.
– В этом нет никакой необходимости.
– Там заседание.
– Заседание прекращено.
– Я должен поговорить с членами рады, по
поручению Филимонова, по поручению вашего
Покровского.
Брагин расхохотался. Заметив побагровевшее от
гнева лицо генерала, оборвал смех.
– Говорить не о чем, ваше
превосходительство, – сказал он официальным
тоном, – Покровский сам был здесь. Они уже
передались в руки правосудия и отправлены во
дворец.
– Кулабухов?
– Кулабухов пока на квартире. Он поступит
так же благоразумно. Вы меня извините, тороплюсь
на парад.
– На парад?
– Да. Генерал Покровский принимает парад
войск гарнизона. С парада войска направляются на
ферму, где будет отслужена панихида по Лавре
Георгиевиче.
Описание погрузки сокровищь
Группа казаков укладывала в ящики кресты,
кадильницы, чаши и всякую церковную утварь из
золота и серебра. Евангелии в золотой оправе
совали в мешки.
В углу лежала целая гора серебряных труб
духового оркестра. Пимон указал на них Дадыке:
– Трубы грузи на свою арбу. Она у тебя с
плетеными стенками. Не вывалятся.
Не успел он погрузить и половины труб, как из
алтаря вышел Пимон с продолговатым ящиком в
руках. За ним два казака несли в стеклянном
колпаке золотой ковчег, сверкающий бриллиантами.
Дадыка растерялся, глядя на великолепную
святыню, а Пимон крикнул казакам:
– Ковчег в мешок на арбу Дадыки. К трубам. Сами
с ним поедете. Пропадет, уничтожу весь род ваш
до двенадцатого колена.
Он подступил к Дадыке, показал содержимое ящика.
– Гляди. Эта золотая сабля, украшенная бриллиантами,
святыня нашего войска. Саблю подарил Суворов нашему
атаману Захарию Чепиге за взятие Измаила. Береги, иначе
голову оторву всему твоему роду. Увезем все в
горы, спрячем от большевиков.
За час все ценности собора были погружены и под
сильным конвоем доставлены во двор казначейства.
Пимон подбежал к Рябоволу доложить, но тот не
стал слушать, показал часы на ладони:
– Ты, братику, долго возился. Уже четыре часа. В
пять мы должны быть за городом.
– Но и тут еще не погружены ценности, – указал
Пимон на десять порожних подвод, стоявших в
очереди у подвала.
– Сейчас подгоним, – промолвил Рябовол, сведя к
переносице толстые русые брови с рыжинкой.
– Сбегай, бр-ратику, в подвал, – предложил он
Пимону.
– Поторопи казначея. Пусть не берет
расписок с каждого ездового за каждый мешок.
Может, с красными снюхался, хочет задержать
погрузку золота до восхода солнца. Не послушает,
пристрели, как собаку.
Пимон одним махом сбросил с плеч лохматую бурку
и налегке метнулся в подвал, словно гончая,
спущенная со сворки.
Рябовол удовлетворенно хмыкнул и повернулся к
начальнику разведотдела горбуну Пилюку:
– И ты, бр-р-ратику, не торчи возле меня.
Поторопи грузчиков. Сонные бродят. Который
волынит, стреляй моей рукой.
Низкорослый, с лицом скопца, Степан Пилюк
кубарем скатился с высокого крыльца, и его
карликовая фигура затерялась среди людей, подвод
и лошадей. Но это только так казалось. Не прошло
и пяти минут, как весь двор резко оживился.
Грузчики стали носить мешки бегом, а горбун,
похожий на черную каракатицу, стоял на каменных
перилах входа в подвал, покрикивал и тыкал в
каждую спину длинными стволами маузеров, которые
держал в каждой руке.
Из подвала вернулся Пимон. Подымая с перил
крыльца свою бурку, сказал Рябоволу:
– Казначей было заартачился, а когда я сунул под
его горло острие кинжала, бросил свои книги и
ручку, сам стал подавать мешки грузчикам. В
подвалах золота осталось мало.
– Добре, братику, управимся в срок, – повеселел
Рябовол.
– Грузчики зашевелились. Степан умеет
заставить. Он понимает, что для нас значит
золото. Если красные отнимут у нас золото, то
Кубань потеряет самостоятельность.
Сохранности золотого запаса Рябовол придавал
первостепенное значение. Хотя власть Рады
существовала всего несколько месяцев, но много
золота, серебра, бриллиантов и других ценностей
накопилось в ее подвалах. Его спешили вывезти в
горы и там запрятать до поры до времени.
Рябовол знал, что в помощь красногвардейским
отрядам, охватившим Екатеринодар с трех сторон,
от узловой станции Тихорецк движется крупное
соединение красных под командой Ивана Сорокина.
Нового удара войска Рады не выдержат и город
сдадут в ближайшее время. Это подстегивало его
скорее увезти золотой запас.
Он заранее подсчитал, что на шестидесяти
подводах вместятся ценные акции монополий, а
также золото и серебро, которое царское
правительство держало в Екатеринодаре для оплаты
войны на турецком фронте. Кроме того, еще сорок
миллионов, полученные Радой от французских
банкиров на расходы по организации Рады.
Много места занимали золотые чаши, венцы,
кресты, кадильницы, евангелия и иконы в золотых
ризах, украшенные жемчугом и самоцветными
камнями, собранные со всех церквей Кубани.
Забирал Рябовол и реликвии Запорожского войска,
привезенные в Екатеринодар из Запорожской Сечи
во время заселения Кубани, – золотые литавры,
серебряные трубы, булавы, оружие, церковную
утварь из золота и серебра.
Увидев, что нагружают последние подводы, Рябовол
вытер пот на лбу, будто он сам носил тяжелые
тюки, сказал помощнику:
– Пускай же Пилюк гоняет лодырей, а ты иди,
братику, за мной.
Пимон Бунчук молча последовал за Рябоволом. Тот,
остановясь посредине пустого кабинета, заговорил
шепотом:
– Даю тебе, братику, последний наказ. Место, где
будет храниться казна, будут знать только три
человека: я, ты и священник Калабухов,
благочинный из станицы Новопокровской. Золотом
распоряжаться Рада доверила мне. И если так
станется, что господь возьмет меня к себе,
золотом распорядится тогда Калабухов. Если мы
все трое погибнем, место захоронения укажет
новому правительству Кубани швейцарский банк. И
еще запомни. Кто из нас троих кому расскажет о
золоте, того постигнет страшная кара. Погибнут
мужчины того рода до двенадцатого колена. Помни…
Как нашелся ключ
В Новороссийске в день святой пасхи не с того
не с сего проснулся рано утром, открыв глаза,
больше заснуть не смог. Помаявшись в постели
минут пятнадцать, встал спустился на кухню,
время было пять часов. Посидел, перекурил
ощущение было такое что нужно ехать куда-то
надо. Подумав, перебрав в голове планы на
сегодня, ни чего такого, вроде так срочно ни
куда не надо. Разве что к обеду к матери
съездить, отвести пасху, яйца крашеные. Раз
думаю не сплю поеду на заправку. Да и заправка
мне в обед будет всё равно не по пути, и дорога
сейчас пустая. Подъехал к автозаправочной
колонке, на заправке не единой машины. Идя к
окошку кассы, вижу валяются какие то обрывки
бумажек, затёртая визитка, скрепки, ещё, какой
то мусор. Как будто высыпали с чего то, и
среди этого всего бронзовый круглый с висюльками